История любви Тома Форда и Ричарда Бакли

Пока смерть не разлучила: история любви Тома Форда и Ричарда Бакли, которые были вместе 35 лет Из интервью журналу "Out" 2016 года: Том Форд (дизайнер, кинорежиссер): Иногда бывает такое, что смотришь на человека - и тебе кажется, что знаком с ним всю свою жизнь. В первый же вечер нашего общения с Ричардом, когда мы выпили несколько бокалов, у меня сложилось впечатление, что я знаю о нем все. У него самые дикие глаза на свете - как у эскимоса с Аляски. Они не голубые и не серые, они удивительного цвета, которого я раньше никогда не встречал, почти серебряные. Они ничего не излучают, но странным образом полностью тебя гипнотизируют. Впервые мы встретились на показе мод в Нью-Йорке в 1986 году. Ему тогда было 38, и он был редактором журнала "Women's Wear Daily". Он был уверен в себе и красив настолько, что это делало его фактически недоступным. Он столь пристально меня разглядывал, что я совершенно растерялся, и как только показ завершился - убежал через дверь на улицу, только чтобы не столкнуться с ним. Десять дней спустя моя работодательница, Кэти Хардвик, отправила меня в офис "Women's Wear Daily" забрать оттуда некоторые образцы одежды. Меня отправили прямо на крышу, потому что там в этот момент проходила фотосессия. Я подошел к лифту, двери открылись, и передо мной возник человек с глазами цвета воды. Он представился как Ричард Бакли и сказал, что одежда, которая мне нужна, уже отправлена с крыши вниз, предложив проводить меня в то место, которое они называли "модным чуланом". Он был восхитителен и при этом вел себя как полный идиот. Он словно пританцовывал вокруг меня, сверкая глазами, и изо всех сил старался быть очаровательным. А я подумал, что одной поездки в лифте мне оказалось достаточно, чтобы понять, что с ним я хочу вступить брак. В жизни я весьма прагматичен, но да, тогда я почувствовал своего рода ментальную связь. Он отмечал каждую коробку в этом "чулане моды" и - бум! - в тот момент, когда мы добрались до нужной мне, я уже был всецело в его власти. Он казался такой цельной личностью. Он был так красив, так собран, он был таким взрослым, что это меня страшило. И он действительно начал преследовать меня, хотя и не то чтобы слишком настойчиво. Это меня взволновало. И одновременно очень испугало, потому что я понимал: он - другой, и все, что я чувствую к нему, кардинальным образом отличается от того, что мне приходилось испытывать до этого. В одну из суббот мы устроили совместный рождественский шоппинг и после первых нескольких свиданий стали проводить вместе почти каждую ночь. Наверное, это случилось за несколько дней до того, как мы сказали друг другу: "Думаю, я люблю тебя". Сегодня мы говорим это друг другу каждый вечер перед тем, как уснуть, говорим в конце каждого телефонного разговора и пишем в конце каждого письма. Всякий раз, когда ты думаешь, что влюблен, ты должен сказать это. Всякий раз, когда тебе хочется поцеловать чьи-то руки, ты должен это сделать. Я поступаю так все время. Мы отправились домой на Рождество, а когда вернулись, он дал мне ключ от своей квартиры и спросил, перееду ли я к нему. И я переехал. К тому времени мы были знакомы лишь месяц. Он с кем то жил года три или четыре, но это были несерьезные отношения, а он сознательно искал серьезных. Он вступил в тот период своей жизни, когда ему исполнилось 38, а я - в тот, когда мне исполнилось 25, но мы оба были готовы осесть, влюбиться и разделить друг с другом жизнь. Я успел переспать с огромным количеством людей и вдоволь насладиться алкоголем, танцами и наркотиками. Впервые секс у меня случился, когда мне исполнилось 14. В школе у меня была подруга, которая успела дважды забеременеть, пока мы были вместе. В те дни, в 70-е годы, аборт считался одной из форм регулирования рождаемости, и, как мне кажется, в большинстве средних школ такое периодически случалось. Конечно, если бы я сегодня был подростком, я бы так ни с кем не поступил, но в тот период подобное считалось естественным: небрежность, с которой секс преподносился по телевидению. Если вы посмотрите старые телешоу 70-х, то можете заметить, с какой легкостью все прыгают друг к другу в постель, не задумываясь о последствиях. Несомненно, СПИД коренным образом изменил ситуацию. Один из первых людей, у которого в 1981 году диагностировали болезнь, которую тогда называли гей-раком, был моим близким другом. Это полностью перевернуло мое сознание, и с тех пор я стал крайне осторожным. Вероятно, это спасло мне жизнь, но навсегда заставило меня изменить представление о сексе. Секс стал ассоциироваться со смертью - по крайней мере, в моем представлении. До того момента, как мы впервые занялись сексом, у нас с Ричадом было три свидания, потому что мой лучший друг находился в больнице, умирая от СПИДа. Мы встречались на свидании - а потом он мог отправиться в больницу, и я мог отправиться в больницу. То было время огромного страха, который, конечно, сказался на наших ранних сексуальных отношениях, мы много об этом думали, потому что видели, как умирают наши близкие друзья - именно в тот период, когда мы друг в друга влюбились. Если бы нам пришло в голову составить список, то мы обнаружили бы, что половины наших друзей начала 80-х годов больше с нами нет. Это продолжалось до начала 90-х, ни на мгновение не прекращаясь. Спустя три года после того, как мы стали жить вместе, у Ричарда диагностировали рак, и когда это произошло, диагноз казался фатальным. Мы пережили очень сильную семейную трагедию, и она стала именно той вещью, которая, в конечном итоге, еще сильнее сблизила нас, потому что все это мы пережили вместе, и наша личная история благодаря этому обогатилась. Становиться старше вместе было очень интересно, потому что мы оба изменились. В начале наших отношений я был очень тихим. Ведь на самом деле я крайне, чрезвычайно, патологически стеснительный человек. Сегодня в это почти никто не верит, потому что эту свою особенность я прячу за фасадом публичной личности, что отнимает у меня огромное количество энергии. А Ричард, когда мы познакомились, был человеком общительным и весьма словоохотливым. Ричард - экстраверт, я - интроверт, но если вы встретите нас сегодня, то подумаете, что все наоборот. Сейчас Ричард часто может казаться очень тихим, особенно если он хорошо вас знает. Но если вы отправитесь с Ричардом на вечеринку, то обнаружите, что он чрезвычайно оживлен. А я вечеринки ненавижу и стараюсь на них не ходить. Предпочитаю обед вдвоем или в крайнем случае - в компании четырех-шести близких людей. Одна из вещей, которая меня всегда изумляет, хотя "изумляет" - это неправильное определение, потому что это не совсем так… Словом, частенько во время обедов с близкими друзьями, гетеросексуалами, до них доходит, что с Ричардом мы вместе уже 30 лет, и они восклицают: "Ничего себе, ребята! Вы вместе целых 30 лет! Обалдеть! А мы-то думали, что геи так долго вместе не живут". И я спрашиваю: "Почему? О чем вы вообще говорите?" Некоторые из самых длительных отношений, которые мне известны, случаются именно у однополых пар. Многие мои гетеросексуальные друзья женились и разводились, женились и разводились, а мы с Ричардом продолжали оставаться семьей. Мне кажется, что это - весьма распространенное и предвзятое мнение, даже у наиболее образованных и либеральных моих друзей, о том, что отношения геев в большей степени строятся на сексе, нежели на эмоциях. И это меня удивляет и шокирует. Я - из породы тех людей, которым нравится быть частью пары, я всегда этого хотел, всегда к этому стремился, и при этом абсолютно не имеет значения, кто я - гей, или натурал. Мы с Ричардом связаны друг с другом, и ты с новой силой осознаешь это всякий раз, когда смотришь человеку в глаза и понимаешь, что знал этого человека всегда. Ты словно возвращаешься домой. Ричард Бакли (писатель, журналист): После трех с половиной лет, проведенных в Париже, я отправился обратно в Нью-Йорк, чтобы стать редактором нового журнала под названием "Scene". На четвертый день своего пребывания в городе я пошел на показ молодого дизайнера Дэвида Камерона. В ожидании начала показа (а проводился он в чердачном помещении), я заметил молодого парня, стоящего в толпе, чуть в сторонке, и подумал: "Симпатичный!" Очень симпатичный. Когда показ завершился, я остался сидеть на своем месте, возясь с ручками и ноутбуком, как вдруг краем глаза заметил его пальто из верблюжьей шерсти. Я подскочил и поспешил за ним. Как я уже говорил, мы находились на чердаке, и быстрее всего спуститься вниз можно было по лестнице. Пока мы спускались, я время от времени поглядывал на него - и улыбался. А он слегка улыбался мне в ответ. Так продолжалось до тех пор, пока мы не вышли на улицу и - клянусь! - он припустил от меня что есть мочи. Перепрыгнем дней на 10 вперед. Я нахожусь на крыше здания компании Fairchild, на 12-й Авеню, и занимаюсь отвратительной фотосессией для журнала "Women's Wear Daily". И в этот момент Оуэн, наш арт-директор, интересуется, есть ли у меня бойфренд. - Нет, - отвечаю я. - А кто-нибудь на примете? - Нет. Я даже не успел выйти куда-нибудь с тех пор, как вернулся. - Почему так? - В течение трех с половиной лет я был слишком далеко, сейчас у меня две работы, кроме того, я должен снова втянуться в рабочий ритм Нью-Йорка. Поэтому не хочу, чтобы меня отвлекали. - И что, разве не было никого, с кем бы ты не отказался пройтись? Вот тут-то я и рассказал ему о парне, которого видел на показе Дэвида Камерона, и о том, как он исчез. Не прошло и двух минут, как Гарри, сотрудник фотолаборатории, поднялся на крышу и говорит: "Пришел какой-то юноша от Кэти Хардвик, хочет забрать образцы одежды". И в эту секунду на крыше появляется тот самый парень с показа. Я поворачиваюсь к Оуэну и говорю: - Это он. - Кто? - Это - он! - Кто - он? - Да он же! - Ты имеешь ввиду… - Да. Я подошел к молодому человеку и сказал, что могу отдать ему всю одежду кроме платья, которое мы собирались фотографировать для обложки. Я взял его с собой к лифту и провез с крыши до первого этажа. Пока мы ехали, я болтал как какая-нибудь школьница. Всякий раз, когда я рассказываю ту историю, именно в этот момент я поднимаю ладони к голове и пальцами изображаю хлопанье ресниц. Я совершенно бесстыдно флиртовал с этим мальчиком. А он продолжал молчать, и чем более тихим он казался - тем большим идиотом представлялся я себе. Тем временем я продолжал собирать одежду в мешок, поскольку мы находились в нашем "модном чулане", и заявил ему: "Завтра вечером Кэти устраивает у себя в квартире обед в честь моего возвращения в Нью-Йорк". Я надеялся, что в разговоре с ней он об этом упомянет, и Кэти, которая в области тайных гей-намеков совсем не дура, все поймет и его тоже пригласит. Обед следующим вечером получился замечательным, но молодого человека там не оказалось. После обеда я отвел Кэти в сторонку и спросил: - Кто твой помощник? - Това. - Да нет, я имею ввиду не Тову, а того по-настоящему симпатичного парня. - Нежный. - Нежный? - На самом деле его зовут Том, но я его называю Нежным. В то время Кэти была замужем за мужчиной по имени Том Сноуден и говорила, что ей нужно как-то различать "своих индюков", поэтому один Том (муж) у нее именовался Жестким, а второй (Форд) - Нежным. Как я уже говорил, у Кэти голова вовсе не соломой набита, поэтому она прекрасно все поняла и сразу же сказала: "Он отлично тебе подходит. Приезжай на обед в понедельник. Я все устрою". Наверное, на следующее утро, приехав на работу, Кэти тут же завопила: "Эй, Нежный! А ну, иди-ка сюда!" И сказала ему: "Послушай, Ричард Бакли, редактор журналов "Women's Wear Daily" и "Scene", хочет с тобой прошвырнуться. А он нам очень нужен - нам важно его расположение, - так что бери мою кредитку и иди с ним туда, куда он захочет". В понедельник лил сильный дождь, и в офис Кэти Хардвик я пришел, полагая, что мы отправимся в ресторан. Но нет. В офисе нас ждали томатный суп и сэндвичи с болонской колбасой. Посреди обеда Том встал, извинился и сказал, что должен возвращаться работать. В этот момент я подумал: ну конечно, мне 38, а ему - 25. И он явно не по старпёрам. Трое сбоку - ваших нет. Когда я вернулся к себе в офис, минут через десять после этого зазвонил телефон. Я снял трубку. - Это Том Форд от Кэти Хардвик. Я звоню узнать, можно ли мне поинтересоваться, как вы отнесетесь к перспективе вместе пообедать или выпить как-нибудь вечером. Я был совершенно обескуражен, поскольку начинал думать, что он слегка заносчив, поэтому ответил так: "Ладно. Но сегодня вечером, да и завтра тоже, у меня уже назначены кое с кем встречи. А в среду я уезжаю в деревню и проведу там День Благодарения. Поэтому как насчет следующей недели? Скажем, со среды?" Он ответил, что это было бы прекрасно. Мы оставались на линии всего несколько минут, но он впервые со мной по-настоящему заговорил, и я подумал, что нисколько он не заносчив. А потому сказал: "Послушайте, давайте попробуем договориться на сегодня. Если вдруг мне придется отменить нашу встречу - я предупрежу об этом заранее". И он ответил: "Хорошо". Ладно, я был наадреналинен все 24 часа, потому что у меня не было назначено никаких деловых встреч, и в деревню на День Благодарения я не собирался. Ничего этого на самом деле не было. Во вторник в 16.23 я позвонил ему, сказал, что моя встреча отменилась, и поинтересовался, по-прежнему ли он свободен. На наше первое свидание мы отправились в запущенный дешевый ресторан в верхнем Ист-Сайде под названием "Albuquerque Eats" - не думаю, что он до сих пор существует. Том сидел и строил планы на будущее: "Через 10 лет я покажу свою собственную коллекцию в Париже и стану миллионером. Я сделаю это, вот посмотрите!" А я смотрел на него и думал: "До чего же парень наивен!" Но поскольку болтали мы в основном о других вещах, это больше напоминало разговоры о несбыточных прожектах. Я чувствовал, что всякий раз, когда я заглядываю ему в глаза, все вокруг начинает плыть, и я словно бы погружаюсь в него. Я видел, что он - хороший, благородный человек. Это была не столько физическая, сколько эмоциональная волна. До этого у меня случались разные отношения, поэтому я с подозрением относился к большому количеству вещей, но с Томом боялся повторить те же ошибки, которые допускал с другими парнями. Меня много раз сжигали дотла, поэтому я научился держать людей на расстоянии. И тогда, в канун Нового года, мы никуда не пошли. Мы остались в моей маленькой квартире на Площади Святого Марка. Я преподнес ему маленькую коробочку от Тиффани, в которой лежал ключ от моей квартиры. На следующий день он переехал. Том - восхитительный современный джентльмен. Мы оба в этом отношении старомодны. Мы помогаем дамам сесть за стол и открываем перед людьми дверь. Если вы хорошо воспитаны, люди это замечают. И ценят. Ведь вы проявляете к ним уважение. Когда в 89-м году у меня диагностировали рак горла, Том отказался от общения с некоторыми людьми из-за того, как они на это отреагировали. Мой лучший друг и один из моих наставников умерли - один в 87-м, другой - на год позже. Они умерли от СПИДа, поэтому нашлось немало людей, которые предположили, что и у меня на самом деле СПИД. Некоторые из них отказались от встреч со мной, потому что были уверены, что обязательно этим заразятся. Таких людей Том исключал из своей жизни - и не заговорил бы с ними, если бы вдруг столкнулся на улице. Сейчас я не могу себе представить, как жил бы без Тома. Не могу даже предположить, что со мной будет, если с ним что-нибудь случится. Для меня существует один единственный Том. Он - все тот же человек, которого я встретил 30 лет назад: человек с большим сердцем. Ричард Бакли умер 21 сентября 2021 года в возрасте 72 лет.